«Игра в кальмара». Логика желания — мнение философа

«Игра в кальмара» не предлагает нам фундаментальной критики капитализма. Ее основной акцент на справедливости игры, а не на отказе от фатальной конкуренции. Об этом пишет философ Алекс Тайк-Гван Ли в своей статье «Игра в кальмара». Логика желания». Ниже полный текст публикации, которую перевел Центр политического анализа:
12 октября северокорейский пропагандистский сайт Arirang Meari заявил, что мировой хит Netflix «Игра в кальмара» обнажает «звериную суть капитализма» Южной Кореи, где повсюду царят коррупция и мошенничество.
Однако девятисерийный триллер, снятый в Южной Корее и ставший мировой сенсацией на Netflix, разбудил не только северокорейских демагогов, но и заставил многих критиков во всем мире написать о зеркальном отражении в сериале жестокой реальности капитализма. Собрав воедино детали из «Королевской битвы», «По воле богов» и «Голодных игр», стриминг корейского драматического сериала сумел вывести его театральный визуальный эффект за рамки данных коннотаций. Несмотря на экстремально жестокие образы и одномерных персонажей, лишенных правдоподобного биографического нарратива, культурный продукт корейского производства стал самым популярным сериалом на Netflix. Благодаря своему успеху «Игра в кальмара» помогла увеличить число подписчиков Netflix и повысить ставки компании в борьбе за широкополосное вещание.
Для многих наблюдателей, по меньшей мере в северокорейских СМИ, разделяют общую предпосылку, что драматический сюжет сериала соответствует социальной реальности Южной Кореи — обремененные долгами люди ввязываются в смертельное соревнование и погибают, брошенные на произвол судьбы. Эта точка зрения, включающая точку зрения северокорейского агитпропа, без колебаний отождествляют аллегорию игры с нулевой суммой с жестокостями капитализма. Действительно, большинство зрителей охотно соглашаются с тем, что драматическая обстановка фильма направлена на критику капитализма; однако именно здесь у меня возникаю некоторые подозрения. Есть интригующая подсказка относительно того, о чем на самом деле хочет нам сказать «Игра в кальмара» — корейский сборник работ Жака Лакана под названием «Теория желания», лежащий на столе. В той же сцене показан корейский перевод одиннадцатого семинара Лакана. Еще одна книга, лежащая рядом с «Теорией желания», — художественный альбом картин Рене Магритта. Эти книги намекают на иной этический вывод из сенсационного шоу. Несомненно, такой неуклюжий драматический прием раскрывает и режиссерские манипуляции, и его скрытую мотивацию.
Таким образом, корейский триллер открыто демонстрирует намерение разобраться с проблемой желания и его связи с игрой на выживание. На первый взгляд, целью сериала является критика капитализма, который порождает жестокую реальность экономики долга. Конечно, «Игра в кальмара» не скрывает своей политической направленности, осуждая неолиберальную практику превращение бедняков в должников. Однако трудно признать, что теледрама решительным образом борется со структурным неравенством капитализма. Вместо этого она подчеркивает, как индивидуальное нарушение правил разрушает справедливую игру. Главная идея сюжета сериала — не отмена неравенства, а установление справедливых законов.
Эта точка зрения ближе к Бентаму, чем к Марксу, в том смысле, что она трактует игровой процесс не как классовую борьбу, а как паноптикон, управляющий дисциплиной и распределяющий наказания. Бентам называл свою тюрьму «Инспекционный дом» или «Лаборатория», его архитектура ставила цель дисциплинировать нарушителей порядка. Система кругового наблюдения позволяет эффективно перевоспитывать преступников. Необходимым элементом для исправительного дома является принцип инспекции. По словам Бентама, «чем более постоянно лица, подлежащие осмотру, находятся под наблюдением лиц, которые должны их осматривать, тем совершеннее будет достигнута цель учреждения». Решающим элементом пенитенциарного механизма является роль беспристрастного инспектора – все поднадзорные равнонаблюдаемы.
«Игра в кальмара» демонстрирует, как ключевой постулат паноптикона позволяет контролировать поведение людей за счет их добровольного повиновения. Вопреки мнению северокорейцев, фиктивный образ корейского общества в нем не имеет ничего общего с отражением жестокостей капитализма, но скорее напоминает идеологическое воспроизведение реальности. Более того, несмотря на то, что сериал Netflix, казалось бы, тяготеет к критике надзорного капитализма, его цель не унижает капитализм, а осуждает нарушение закона, что сулит неприятности капиталистической системе.
Решение Ги Хуна вернуться в игру в последней сцене можно понимать и как алиби для продолжения сериала, и в то же время как элемент драмы, раскрывающий центральную тему его повествования. Одним словом, «Игра в кальмара» — не более чем дидактическая пьеса, призванная наказать несчастных людей, сознательно нарушающих правила честной игры. Может показаться, что символическое представление корейского капитализма анализирует проблему желания с помощью лакановского кредо. Тем не менее, его описание желания гораздо ближе к утилитаристскому либерализму.
Принцип любой игры, а точнее азартной игры, как и в случае с лотереей, опирается на равную возможность удачи,. Однако Ги Хун в конце концов узнает, что нечестные инспекторы обманули его и воспользовались его доброй волей. Он также понимает, что основатель паноптикона, вопреки ожиданиям Бентама, не верит в возможность существования доброго самаритянина. Желчь Ги Хуна выплескивается на несправедливые правила игры. Ведь его мотивируют не столько деньги, сколько азартные игры, хотя именно бедность заставляет его участвовать в мальтузианских крысиных бегах. Финальная сцена поясняет, что он решает вернуться в игру, движимый гневом. Но почему он возвращается в смертельную игру? Почему он отказывается от своей свободы и снова рискует жизнью? Кажется, что свободный акт мужества меняет Ги Хуна, но скрытым толчком к принятию решения является чувство вины. Его двусмысленный поступок не имеет ничего общего с моралью, но связан с желанием продолжать игру как таковую — он не может отказаться от своей одержимости наслаждением, вызванным смертью. Моральный жест Ги Хуна призван скрыть эту настоящую непристойность.
Из этого следует, что «Игра в кальмара» не предлагает нам фундаментальной критики капитализма. Ее основной акцент на справедливости игры, а не на отказе от фатальной конкуренции. Моральный жест Ги Хуна подчеркивает, что справедливое применение одних и тех же правил ко всем участникам сущностно необходимо для распределения удовольствия и осуществления справедливости. На самом деле на этом утилитарном фоне теряется идея наказания бедных — стаи злодеев, разрушающих честную конкуренцию. В тревожном нарративе постоянно сочиняются идиотские причины, по которым люди выбывают из игры. Скандальное описание богатых зрителей повторяет порнографическое клише буржуазной литературы: богатым не нужно извлекать из капиталистической игры прибыль, они просто наблюдают за ней ради удовольствия. Конечно, эта история ничего не говорит нам о капиталистическом способе производства.
Поэтому меня интересует вопрос, почему эта корейская драма была воспринята как антикапиталистическая? Почему этот оригинальный сериал Netflix, снятый в Корее, завоевал огромную популярность во всем мире? В своем недавнем интервью El País, испанскому СМИ из Мадрида, Бён Чхоль Хан утверждает, что международная популярность «Игры в кальмара» свидетельствует о полном господстве капитализма и представляет «главное свойство капитализма в его крайней форме». Представление Ханом о сериале Netflix не далеко от вульгарного реализма северокорейских СМИ. И сам Хан, и северокорейская пропагандистская машина упускают из виду тот факт, что южнокорейская драматическая интерпретация капитализма не просто отражает социальную реальность. Символическая репрезентация — это часть реальности как таковой, где реальность капитализма не может быть полностью включена в ее формальную логику.
Если, адаптируя термины Славоя Жижека, «Игра в кальмара» — не более чем извращенное искусство, призванное скрыть непристойную реальность капитализма от нашей повседневной жизни, то «на самом деле мы не хотим того, чего, как нам кажется, мы хотим». То, чего мы хотим, — это устойчивое состояние желания как такового. В отличие от предположения Хана, «Игра в кальмара» демонстрирует не полное завершение капитализма, а идеологическую ложь культурной индустрии.
В этом механизме царит гомеостаз капиталистических извращений: капитализм продает критику капитализма. Тот же Netflix снимает и показывает документальный фильм «The Social Dilemma», критикующий индустрию больших данных, к которым относится и сам Netflix. Этот парадокс не означает, что капитализм тотализирует наше бессознательное. Напротив, он подразумевает, что мы наслаждаемся «интерпассивностью» добровольного подчинения режиму. Продолжая Жижека, Роберт Пфаллер отмечает, что «интерпассивные люди, похоже, избегают своих желаний и передают их другим людям, животным, машинам и так далее» для получения удовольствия. Концепция интерпассивности объясняет способ получения удовольствия, отказавшись от свободы выбора. Если вы примените понятия интерпассивности для анализа «Игры в кальмара», то вы увидите, как ее драматическая обстановка обеспечивает работу данного приема. Мы уже «знаем» о проблемах капитализма, которые продукция Netflix должна нам продемонстрировать, прежде чем мы начнем ее смотреть. В этой актуализации медиа, т.е. в механической работе онлайн-потока, наше участие как зрителей Netflix в процессе оказывается просто избыточным. Другими словами, согласно внутренней логике (утилитарная критика чрезмерного желания, например, несправедливое наслаждение в результате нечестного распределения удовольствия), сериал Netflix уже сам потребляет себя, не нуждаясь в зрителях.
Наслаждаясь «Игрой в кальмара», стоит воздержаться от избыточной оценки непристойностей капитализма и направить ее на Netflix. Этот бескорыстный способ отсрочки исполнения нашего желания является идеологическим следствием появления новых медиа. Нормализация избыточного желания, похоже, достигает еще более высокого уровня в интерпассивных аранжировках алгоритмических механизмов. Теперь вам не нужно думать о том, что смотреть. Более того, вам не нужно желать того, чего вы действительно желаете. Это нормальное состояние добровольного повиновения является условием сохранения капиталистического способа производства.