Тейлор Свифт и фейк-порно: Размышления Славоя Жижека

В 1960-е и 70-е годы можно было купить открытки с софт-порн, где была девушка, одетая в бюстгальтер или тонкую блузку; если немного повернуть открытку или посмотреть на нее немного с другой точки зрения, платье волшебным образом исчезало, и можно было увидеть обнаженную грудь девушки. Об этом пишет философ Славой Жижек:
Истинный урок этого явления — урок Альфонса Алле, французского писателя-сатирика начала XX века, который однажды на парижской улице указал на прилично одетую женщину и в ужасе закричал: "Посмотрите на нее! Какой позор, под одеждой она совершенно обнажена!".
Урок Алле о том, что мы обнажены, и лишь только одеждой это скрываем, имеет решающее значение для понимания того, почему в последние несколько месяцев (ошибочно) так называемые дипфейковые хардкор-видео Тейлор Свифт, занимающейся сексом, стали крайне популярными в сети и их просмотрели миллионы. Откуда такая популярность? Тот факт, что Свифт — мегазвезда, недостаточен, чтобы объяснить это. Изображения, которые, возможно, были созданы при помощи 4Chan, являются частью более широкой кампании против Свифт, развязанной правыми популистами.
Хотя для ее критиков Свифт является своего рода левачкой, ее музыка идеально соответствует преобладающему сегодня модусу субъективности: она избегает как крайностей правого популизма, так и леволиберальной политкорректности, предпочитая аполитичную сферу с разорванными любовными связями и тому подобными повседневными травмами или небольшими радостями. Вот почему ее позиция против Трампа вызывает ярость и даже теории заговора — что, если она станет главной причиной переизбрания Байдена?
Здесь следует рискнуть сделать некоторые более общие выводы. Как среднестатистический зритель относится к хардкор-сцене, которую он смотрит? Его позиция, конечно, является позицией фетишистского отрицания: я очень хорошо знаю, но…. Я прекрасно знаю, что сцена, которую я смотрю, — фальшивка, просто поставленная на камеру, ее "реализм" — вымысел, но тем не менее мне нравится смотреть это так, как если бы все было правдой. Документальный фильм Рафаэля Сибони 2012 года с лакановским названием Il n’y a pas de rapport sexuel проясняет эту точку зрения. Этот фильм гораздо больше, чем про то, как снимается порнография. Сделав шаг назад и показав кадр, окно, через которое мы наблюдаем сцену, режиссер полностью десексуализирует всю сцену, представляя хардкор-игру как унылую монотонную работу: симуляцию экстатического удовольствия, мастурбацию за кадром для сохранения эрекции, курение в перерывах, и т.д. Такая процедура вызывает недовольство, поскольку разрушает иллюзию, о фальшивости которой знал зритель. Особенно это касается дипфейковых порносцен со знаменитостями — они непосредственно пропагандируются как фейки.
Это правда, что подавляющее большинство дипфейков посвящено женщинам-знаменитостям, но означает ли это просто объективацию женщин? Говорит ли нам это, что даже самую влиятельную и успешную женщину следует свести к сексуальному объекту? Все далеко не так просто. В дипфейках неукоснительно соблюдается основное правило жесткого порно: сексуальный партнер-мужчина — это тот, кто действительно объективирован. Он всего лишь анонимный инструмент, работающий для того, чтобы доставить женщине удовольствие, сам по себе совершенно безразличный субъект. В случае с дипфейками Свифт она еще меньше сводится к пассивному сексуальному объекту — она ведет себя именно так, как можно было бы ожидать от нее, судя по новостям о ней: влиятельная женщина, которая во многом является хозяином своей жизни, меняя множество сексуальных партнеров…
Во избежание чудовищного недоразумения: указывает ли такая субъективизация женщины в жестком порно на наличие в ней некоего освободительного потенциала? Точно нет. Эта субъективация еще больше усугубляет ситуацию. Почему? Вспомните парадигматическую жесткую сексуальную позу (и кадр): женщина лежит на спине, широко раздвинув ноги и подняв колени выше плеч. Камера находится перед ней, показывая, как пенис мужчины проникает в ее влагалище (лицо мужчины, как правило, невидимо; он превращается в инструмент), но то, что мы видим на заднем плане между ее бедрами, — это ее лицо в плену оргазмического наслаждения. Эта минимальная "рефлексивность" имеет решающее значение. Если бы мы просто увидели проникновение крупным планом, сцена вскоре стала бы скучной, даже отвратительной, больше напоминая медицинскую процедуру. Сюда же надо добавить восторженный взгляд женщины, субъективную реакцию на происходящее.
Причем этот взгляд, как правило, обращен не на ее партнера, а непосредственно на нас, зрителей, подтверждая нам ее наслаждение — мы, зрители, явно играем роль Большого Другого, который должен регистрировать ее наслаждение. Таким образом, стержнем сцены является не мужское наслаждение (ее сексуального партнера или зрителя); стержень — женское наслаждение (разумеется, постановочное для мужского взгляда). Печальная ирония здесь в том, что сам факт того, что женщина не "объективирована", а представлена как субъект, усугубляет ее унижение: ей приходится симулировать свое удовольствие. Быть вынужденным к ложной субъективации гораздо хуже, чем быть низведенным до объекта.
Что касается жесткого порно, всегда следует помнить, что сама откровенность фильмов может служить механизмом дистанцирования. Если при соблазнении женщины она предлагает себя непосредственно для полового акта, это, как правило, означает уход, отказ от более глубокого личного контакта. Она как бы говорит: "Вы правда этого хотите? Хорошо, давайте сделаем это быстро и покончим с этим". В этом смысле вся современная жесткая порнография отличается глубокой осторожностью. Нелепая глупость нарратива дает безошибочный сигнал об отсутствии глубокой субъективной вовлеченности в происходящее, даже если мы видим людей, совершающих самые интимные действия.
До недавнего времени в отношении жесткой порнографии существовал определенный запрет. Хотя в ней действительно демонстрировался "настоящий секс", нарратив, служивший рамкой для повторяющихся сексуальных контактов, был, как правило, до смешного нереалистичным, стереотипным, до глупости комичным — своего рода возврат к комедии дель арте XVIII века, в которой актеры не играю "реальных" персонажей, а одномерных типажей — Скупца, Мужа-рогоносца, Распутную жену. Не является ли это странное стремление сделать сюжет комичным — своего рода негативным жестом уважения? Да, мы все показываем, но именно поэтому хотим дать понять, что это все большая шутка. Хотя в последнее десятилетие существует тенденция подорвать этот запрет с помощью серьезной порнографии – то есть порнографии в сочетании с (то, что пытается быть) захватывающим сюжетом – цензура вновь заявила о себе ростом популярности так называемой гонзо-порнографии.
Гонзо возникает, когда автор не может — или не хочет — отстраниться от темы, которую исследует. Например, в некоторых случаях, таких как погоня за торнадо, когда большая часть документирования выполняется человеком, ведущим машину и держащим камеру. Однако в гонзо-порнографии это осознанный и добровольный выбор: гонзо-порнография является хардкорным эквивалентом встроенной журналистики. Она характеризуется кинематографическим стилем, который пытается поместить зрителя непосредственно в сцену, часто с одним или несколькими участниками, одновременно снимающими и совершающими сексуальные действия, тем самым приостанавливая обычное разделение, характерное для обычного порно и кино. Под влиянием любительской порнографии гонзо-порно, как правило, использует гораздо меньше кадров в полный рост и больше крупных планов.
Но важнее то, что сами актеры постоянно обращаются к камере, подмигивают, комментируют свои действия, и все это с легкой иронией. Таким образом, крайне рефлексивный реализм гонзо свидетельствует о более высоком уровне репрессивности. Если в классическом хардкоре глупые диалоги ограничивалтсь рамками вымышленного сюжета, то в гонзо подрывается сама идея сюжета. Нам все время напоминают, что мы смотрим постановочное представление, — как бы для того, чтобы защитить нас от опасности слишком увлечься тем, что мы видим. Последний урок заключается в том, что хардкорные дипфейки определенно не являются глубокими. Стыдиться должны не их жертвы, а те, кто за ними наблюдает.