24 июня 2024, 13:22
Источник 
knews.kg
Комментарии
Экономист Дэниел Сасскинд уверен, что мы все окажемся в мире, где рабочих мест будет намного меньше, чем сейчас, — в частности, пострадают и представители креативных профессий. Почему мы недооцениваем риски автоматизации, а безусловный общий доход несет в себе опасность для общества?
Автор книги "Будущее без работы" Дэниел Сасскинд — экономист из Оксфордского университета и бывший советник при британском правительстве — размышляет о будущем работы в связи с прогрессом в области искусственного интеллекта и присвоением машинами все большего объема задач, ранее выполнявшихся людьми. Он объясняет, как технологическая безработица может развиваться в XXI веке и развенчивает заблуждения о "замене человека роботом". Forbes Life поговорил с Сасскиндом о будущем работы в связи с развитием новых технологий и о том, как пандемия влияет на мир труда.
— Вашу первую книгу "Будущее профессий" вы написали в соавторстве с вашим отцом, IT-советником Ричардом Сасскиндом. Как так получилось? Как ваш отец повлиял на вас?
— Мой отец защитил докторскую по ИИ и праву в Оксфордском университете в 80-х. Так что уже 40 лет назад он работал над созданием цифровых систем, которые могли бы решать юридические проблемы. И свою карьеру — во всяком случае, значительную ее часть — он посвятил размышлениям о технологиях в контексте профессии юриста. Но потом все больше людей разных профессий — врачи, учителя, бухгалтеры и так далее — стали говорить ему: это все очень интересно, то, о чем вы говорите в контексте юриспруденции, но на самом деле это настолько же хорошо применимо и в наших профессиях.
И мы начали думать об этом, примерно с 2010-го. В то время я работал на британское правительство, занимаясь политикой в разных областях: налоговой, образовательной, политикой в области здравоохранения. Тогда чувствовалось, что грядут большие перемены и перед людьми многих профессий вставали одни и те же вызовы. Так что мы с отцом решили объединить усилия и взглянуть на профессии в более общем контексте. Результатом и стала та книга. Так отец обратил мое внимание на интереснейший спектр проблем, связанных с технологиями и будущим.
— Ваша новая книга называется "Будущее без работы". Означает ли это, что мы перестанем работать вовсе? Или работы просто станет меньше?
— Главная идея этой книги не в том, что произойдет какой-то внезапный технологический "большой взрыв", после которого многие люди лишатся работы. Такое едва ли произойдет; работать мы еще некоторое время, похоже, не перестанем. Меня беспокоит другой, более постепенный процесс — а именно то, что в результате значительных изменений в технологиях, которые сейчас происходят, все больше людей на протяжении XXI века будут обнаруживать, что они уже не могут вносить в общество тот экономический вклад, на который они могли рассчитывать в XX веке.
Главное — это убедиться, что вы либо учитесь тому, что машины делать не могут, либо готовитесь эти машины создавать. Либо одно, либо другое
— Значит ли это, что людей некоторых профессий заменят роботы? Например, ваша книга была переведена на русский нейромашиной.
— Один из самых непродуктивных подходов в разговоре о будущем работы — это говорить об отдельных профессиях: адвокатах, учителях, бухгалтерах, архитекторах и так далее. Мы спрашиваем: заменят ли роботы этих профессионалов? Но дело в том, что технологический прогресс, очевидно, не разрушает профессии целиком. Он действует постепенно и тонко, забирая у людей отдельные задачи и отдельные части их работы.
Но в то же время внедрение технологий также может сделать более важными и ценными другие части работы, способность выполнять другие задачи. Тот факт, что мою книгу перевел на русский язык робот, — хороший пример. Да, электронная система смогла перевести текст. Но это только одна из задач в большом процессе публикации и дистрибуции книги. Чтобы сотрудники издательств стали не нужны, роботы должны взять на себя все эти задачи. Конечно, этого не произойдет — во всяком случае, в ближайшем будущем.
К тому же, я думаю, есть задачи и процессы, которые окажется очень трудно автоматизировать. Для начала те, в отношении которых это будет попросту неэффективно. Допустим, у вас есть очень продуктивная машина для выполнения какой-то задачи. Но при этом есть и работники-люди, которые могут делать то же самое, пусть менее продуктивно, но зато гораздо дешевле. Так что экономически выгоднее все же использовать их, а не машину.
Мы много говорим о том, способны ли машины делать то-то и то-то. Но думая о будущем работы, экономически правильно будет задать другой вопрос: "Целесообразно ли использовать машину, чтобы сделать это?" И ответ во многих случаях будет другим. Так что я не думаю, что роботы полностью нас заменят. Но я четко вижу тренд: электронные системы и машины неумолимо берут на себя все больше и больше задач, выполнение которых раньше считалось исключительной прерогативой человека. И я думаю, этот процесс будет продолжаться.
— Какие ключевые технологические факторы его определяют?
— Думаю, самым важным в XXI веке является искусственный интеллект. Именно он направляет процесс "ползучего присвоения задач" машинами, о котором я говорил выше. Роботы сегодня ставят медицинские диагнозы, водят машины, составляют контракты, проектируют здания, пишут музыку и новостные тексты. Еще недавно все это трудно было себе представить. А сейчас машины уже способны на такое — благодаря ИИ.
— А какие нетехнологические факторы влияют на будущее работы?
— Я бы сказал, что, помимо технологического прогресса, есть также культурные и регуляторные барьеры. Важно не только то, целесообразна ли данная технология экономически, но и то, насколько ей благоприятствует регуляторная среда. Поощряет ли она использование технологии или, напротив, подавляет? Кроме того, есть и культурный контекст. Люди могут по-разному смотреть на то, как использовать технологии в разных областях и стоит ли вообще это делать. Вместе культурный и регуляторный факторы очень важны при внедрении технологий, однако их часто недооценивают.
— Как пандемия COVID-19 повлияла на процессы автоматизации?
— На мой взгляд, пандемия заставляет отнестись к угрозе автоматизации более серьезно, чем мы это делали раньше. На это есть три причины. Первая заключается в том, что экономика многих стран свалилась в рецессию. А одно из интересных последствий рецессии зачастую заключается как раз в повышении уровня автоматизации в разных отраслях.
Вторая причина в том, что пандемия также создала новые стимулы для автоматизации всего, что люди делают. Машина, кроме всего прочего, не подхватит вирус и не заболеет; ее не нужно будет изолировать, чтобы защитить коллег и клиентов. Она также не уйдет на больничный. Так что причин заменить живого работника на машину во время пандемии стало больше.
Все больше людей будут обнаруживать, что они уже не могут вносить в общество тот экономический вклад, на который могли рассчитывать в XX веке
Наконец, в-третьих, посмотрите на грандиозный технологический эксперимент, в котором мы все были вынуждены принимать участие в последние 12 месяцев! Нам пришлось использовать технологии в таких ситуациях, в которых это до сих пор трудно было себе представить. Подумайте о телемедицине, онлайн-образовании, виртуальных судебных заседаниях. Думаю, что с учетом этого опыта любая новая инициатива по автоматизации в ближайшем будущем уже будет выглядеть менее радикально, чем раньше.
— Еще одна большая тема, которую вы затрагиваете в вашей книге, — это экономическое неравенство. Как оно связано с описанным вами будущим, в котором у людей станет меньше работы?
— Это интересный вопрос. Я думаю, не является простым совпадением то, что беспокойство по поводу растущего неравенства повышается сейчас — одновременно с беспокойством по поводу разворачивающейся автоматизации. Эти две проблемы, на мой взгляд, тесно связаны.
Дело в том, что сейчас рынок труда служит главным инструментом, с помощью которого распределяется общественный доход. Для большинства людей их работа — основной, если не главный источник доходов. Огромное неравенство, которое мы видим сейчас вокруг, показывает, что этот механизм уже дает сбои. Некоторые люди получают значительно больше, чем другие.
Технологическая безработица, на мой взгляд, — продолжение той же тенденции в более экстремальном виде. Все это кончится тем, что некоторые люди не будут получать вообще ничего. Так что эти две проблемы очень тесно связаны. Корни обоих кроются в перекосах рынка труда, во многом возникших как раз в результате технологических изменений.
— Каковы будут политические последствия этих процессов?
— Думаю, больше всего изменится "размер" и роль государства. Что я подразумеваю под этим? По-моему, фундаментальная проблема, с которой мы столкнемся в "будущем без работы", — это проблема распределения. Как мы будем распределять общественный доход, если на рынок труда в этом полагаться уже не получится? Думаю, ответ в том, что государство должно взять на себя большую роль в распределении общественного дохода.
То есть нам понадобится "большое" государство. Но не в том смысле, который под этим подразумевался в XX веке. Речь не о командах умников, сидящих в центральных правительственных офисах и пытающихся оттуда командовать и контролировать экономические процессы во всей стране. Это не "большое" государство-производитель, а "большое" государство-распределитель.
— Безусловный базовый доход — хороший способ решить проблему?
— Нет, и в своей книге я объясняю почему. Если мы хотим использовать базовый доход, то это должен быть условный базовый доход. Безусловный решает проблему распределения общественного "пирога", но игнорирует проблему неравномерного вклада, который разные люди вносят в жизнь общества, Как в этой ситуации поддержать чувство социальной солидарности? Поэтому я думаю, что мы должны привязать размер базового дохода к определенным условиям, чтобы учитывать вносимый членами общества вклад — даже если он носит неэкономический характер.
— Что бы вы посоветовали молодым людям, которые сейчас выбирают себе профессию?
— Думаю, главное — это убедиться, что вы либо учитесь тому, что машины делать не могут, либо готовитесь эти машины создавать. Либо одно, либо другое. Меньше всего вы захотите быть человеком, выполняющим рутинные задачи, с которыми и машины уже справляются с относительной легкостью. К сожалению, многие образовательные учреждения по всему миру учат выполнять именно такую работу — и в этом их проблема.
— Как тенденции, о которых мы говорим, изменят образование?
— Я много пишу в своей книге о вызовах, которые сейчас встают перед образованием. В среднесрочной перспективе наш лучший ответ на многие последствия технологических изменений — это сделать так, чтобы образования стало "больше". Под этим я подразумеваю три главных аспекта.
Во-первых, нам нужно переосмыслить то, ЧЕМУ мы учим людей — какие знания и навыки будут цениться в будущем? Во-вторых, в переосмыслении нуждается то, КАК мы учим: одна только традиционная классная комната не менялась уже много десятилетий. И наконец, мы также должны изменить подход к тому, КОГДА мы учим. До сих пор есть взгляд на обучение как на что-то, чем ты всерьез занимаешься только на старте жизни. Это ошибка. Вместо этого стоит думать об обучении и повышении квалификации как о чем-то, чем стоит всерьез заниматься на протяжении всей своей жизни.
Но у образования есть и свои ограничения. В книге я, кроме всего прочего, стараюсь объяснить, почему образование — это не панацея (которой его часто считают политики). Люди могут остаться без работы не потому, что у них просто нет нужных знаний и умений. Сделать их безработными могут и иные причины. Например, рабочие места для них могут быть — но не там, где они живут. Или бывают несовпадения, связанные с идентичностью, когда люди предпочтут отказаться выполнять какую-то работу, потому что она не соответствует их образу себя. Подумайте, например, о мужчинах, которые остались без работы на фабрике из-за автоматизации: некоторые из них предпочтут остаться безработными, чем переквалифицироваться в "розовые воротнички" (термин, применяющийся в англоязычных странах для описания традиционно "женских" профессий в сфере обслуживания. — Forbes Life). И непонятно, как образование, в его классическом понимании, могло бы решить такие проблемы.
— Вы говорите об угрозах, которые исходят от крупных корпораций, таких как Amazon или Facebook. Что это за угрозы?
— Дело в политической власти. В XX веке больших корпораций опасались главным образом по причине их экономического могущества — из-за того, что они могут завладеть слишком большой долей рынка и получать благодаря этому сверхприбыли. Но в XXI веке — о чем я и пишу в своей книге — нам стоит гораздо больше опасаться их политической власти, влияния, которое они могут оказывать на свободу, демократию и социальную справедливость. Находятся ли эти важные вещи под угрозой? Вот главный вопрос.
— Что с этим может сделать "большое" государство, о котором вы говорили выше?
— Один из распространенных ответов на этот вопрос заключается в том, что мы должны позволить государству национализировать такие технологии, чтобы государство управляло ими как национальным достоянием, на благо людей. Я думаю, это большая ошибка. Предлагающие такие идеи не учитывают, что государство само склонно злоупотреблять политической властью не меньше, чем эти компании. Посмотрите, например, на использование технологий наблюдения в Китае. Государство там злоупотребляет своими техническими возможностями точно так же, как, согласно опасениям многих людей, это могут делать крупные IT-компании.
Так что нельзя просто передать права на собственность и контроль за такими технологиями государству. Вместо этого я бы хотел видеть систему институтов, которые бы регулировали поведение этих больших технологических компаний. У нас уже есть антимонопольные органы, которые пытаются регулировать экономическую мощь крупных корпораций. Похоже, мы нуждаемся в аналогичном наборе институций для регулирования и политической власти тоже.
— Какие страны сейчас лучше других справляются с этими вызовами?
— Я написал книгу "Будущее без работы" потому, что не думаю, что какое-либо государство в мире сейчас воспринимает всерьез эту угрозу — оказаться в мире, где хорошо оплачиваемой работы не хватает на всех, из-за происходящих технологических изменений.
— Но вы все же смотрите в наше будущее с оптимизмом?
— Причина этого проста: на протяжении большей части истории человечества большинство его представителей жили на грани бедности или за этой гранью. На рубеже первого века нашей эры, если бы вы взяли глобальный экономический "пирог" и разделили его на равные кусочки для всех жителей Земли, каждый человек получил бы всего несколько сотен долларов. И на протяжении многих столетий после этого ситуация оставалась той же. Но в последние несколько веков мировая экономика переживает взрывной рост, и глобальный "пирог" намного увеличился: подушевой ВВП сегодня составляет уже около $12 000. Мы подошли очень близко к решению традиционной проблемы: как сделать экономический "пирог" достаточно большим, чтобы хватало на жизнь всем?
В некотором смысле технологическая безработица — симптом этого успеха. И в XXI веке ключевой проблемой, похоже, будет уже другая: как убедиться, что каждому достается достаточный кусок "пирога", когда традиционный способ сделать это, платя людям за выполняемую ими работу, уже становится менее эффективным. Но, по-моему, — опять же, я оптимист! — это гораздо более приятная проблема для решения, чем та, над которой наши предки ломали голову веками, пытаясь накормить всех недостаточно большим "пирогом".
— Что вы думаете об экономике свободного времени? Расцветет ли она в мире, где мы станем меньше работать?
— Если мы принимаем всерьез угрозы мира, где работы может не хватать на всех, то на самом деле стоит меньше говорить о будущем работы и больше — о будущем досуга или как минимум свободного времени. Чем мы занимаем свое время, когда не работаем? Я думаю, по мере того, как мы будем все дальше углубляться в XXI век, этот вопрос будет становиться все более важным.
