«Каждый страдал от проклятия долголетия лидера»: Экс-посол США о Назарбаеве и Исламе Каримове

Судьба бросила Каримову и Назарбаеву роли, которые они никогда не могли себе представить в молодые советские годы. И все же, несмотря на высокий статус, которого они достигли для себя, они все еще оставались людьми, как и все остальные, со своими желаниями, потребностями и неуверенностью.
Eurasianet.org опубликовал мемуары Джорджа Кролла, занимавшего пост посла США в Узбекистане в 2011-2014 годах, о первых президентах Узбекистана и Казахстана Исламе Каримове и Нурсултане Назарбаеве.
До ухода в отставку с дипломатической службы США в 2018 году я последовательно работал послом США в Узбекистане и Казахстане. Я познакомился и пообщался с первыми президентами этих государств: Исламом Каримовым и Нурсултаном Назарбаевым. К тому времени, когда я прибыл в их столицы, оба президента превратились в исключительно могущественных лидеров, которые управляли своими странами как автократы, не подотчетные никому. 
У правительства США были непростые отношения с вспыльчивым Каримовым, который изолировал свою страну от того, что он считал враждебным и вмешивающимся в ситуацию миром. Он рассматривал Вашингтон как непостоянного и неблагодарного бывшего партнера, стремящегося добиться его отстранения от власти и привлечения к ответственности за нарушения прав человека. 
В отличие от этого, США считали Казахстан своим ключевым стратегическим партнером в Центральноазиатском регионе и с большим уважением относились к Назарбаеву, который очаровал американских гостей и чье правительство приложило большие усилия, чтобы представить Казахстан как прогрессивное, дружественное к иностранному бизнесу государство, стремящееся превратиться в демократия. Назарбаев также продвигал имидж Казахстана как надежной региональной державы и серьезного игрока на мировой арене. 
Между президентами возникло соперничество и, по крайней мере, у Каримова, враждебные чувства к своему казахскому коллеге, которого Каримов считал политическим новичком, стремящимся к статусу и эксплуатирующим  нефтяное богатство своей страны, чтобы купить благосклонность и аплодисменты крупных держав. Конечно, работать с этими двумя лидерами в качестве посла США было непростым, но увлекательным опытом. 
После моего утверждения на посту посла в Узбекистане я прибыл в Ташкент в 2011 году, всего за неделю до нашего национального праздника – Четвертого июля. К счастью, мой предшественник, Дик Норланд, значительно улучшил отношения с президентом Каримовым, и, возможно, потому, что бывший посол Узбекистана в США, а ныне министр иностранных дел Абдулазиз Камилов дал Каримову положительный отзыв обо мне как о заместителе помощника министра по Центральной Азии в Вашингтон, Каримов согласился принять мои верительные грамоты через несколько дней после моего приезда. Это позволило мне председательствовать в качестве полностью аккредитованного посла на крупнейшем представительском мероприятии года в нашем посольстве — официальном приеме в честь Дня независимости, который стал моим выходом в свет. Под голубым небом и палящим солнцем я произнес свою первую речь на неоднократно практикуемом узбекском языке, которая очень понравилась присутствующим узбекам и даже была показана по государственному телевидению. 
Моя церемония вручения верительной грамоты с Каримовым накануне задала тон нашим отношениям на оставшуюся часть моего посольского тура. Хотя несколько других новых послов, месяцами ожидавших этой церемонии, вручили свои верительные грамоты в тот день, Каримов оставил меня напоследок. Я не знал, хорошо это или плохо, или это просто протокольный вопрос, поскольку я был последним посланником, прибывшим в Ташкент. Каримов казался достаточно приятным во время короткой церемонии, когда я просто вручил ему свои верительные грамоты в богато украшенной приемной Ак Сарая, или Белого дома, официальной резиденции президента Узбекистана. 
После того, как я сделал это, Каримов жестом пригласил меня следовать за ним в соседнюю гостиную, где он предложил мне стул, и мы сели. Он хотел поговорить. И он это сделал, долго и серьезно. На русском. Он подробно описал историю своих непростых отношений с президентами США, госсекретарями, предыдущими послами, сенаторами и другими известными американскими деятелями, подчеркнув, как он выполнил свои обязательства перед нами, в то время как мы нарушили свои перед ним. Хотя чай был разлит, мы ни разу не прикоснулись ни к нему, ни к многочисленным тарелкам с сухофруктами, орехами и выпечкой, украшавшим искусно вырезанный журнальный столик перед нами. 
Примерно через час Каримов сделал паузу. Мой ход. На протяжении всего его монолога, пока я пытался вспомнить, что он сказал, я продолжал повторять в голове небольшую речь на узбекском языке, которую выучил наизусть специально для этого случая. Теперь это был мой шанс. Я начал с узбекского почетного обращения, которое, как заверили меня мои преподаватели узбекского языка, было наиболее подходящим и элегантным способом обращения к главе государства. Английский перевод звучал примерно так: "Ваше благороднейшее и превосходнейшее превосходительство". Как только я произнес эту фразу, Каримов вдруг махнул рукой и остановил меня. Что я сделал?!! Внимательно посмотрев на меня, он сказал: "Твой узбекский очень хороший, но никогда больше не обращайся ко мне так. Приберегите этот тип причудливого приветствия для таких, как таджикский президент Рахмон. Ему нравятся такие витиеватые адреса. Я скромный человек. Вы можете обращаться ко мне просто как к господину Президенту". Затем он улыбнулся: "Но мне нравится, что ты говоришь по-узбекски. Так держать. Путешествуй по всей стране. Расскажи мне, что ты видишь и слышишь, если хочешь. Я уже вижу, что ты здесь преуспеешь. 
Лед сломан. 
После завершения моей небольшой речи у нас состоялся еще час преимущественно односторонней беседы, в ходе которой я услышал более резкие комментарии о соседях Узбекистана, шутки и увещевания. А затем Каримов встал и проводил меня до двери, что, как я понял позже, он редко делал для других гостей. Неплохое начало наших отношений. 
Для посла быть в хороших отношениях с главой государства, при котором вы лично аккредитованы, независимо от того, нравится вам этот человек или нет, не так уж и плохо. Фактически, это важно для выполнения работы дипломата по попытке убедить этого человека согласиться сделать то, чего от него хочет правительство. И это особенно актуально, когда главой государства является автократ, который управляет страной единолично и железной рукой. 
Я знал, что правозащитники считают, что я, как посол США, должен в частном порядке и публично осудить Каримова за плохую ситуацию с правами человека в Узбекистане. Но, честно говоря, я никогда не видел, чтобы такой подход приносил какие-либо плоды. Во всяком случае, я был свидетелем таких действий, которые, хотя и угодили правозащитному сообществу, тем не менее подрывают эффективность посла как дипломата, отрезая его или ее от доступа к руководству, правительству и даже обществу принимающей страны. Возможно, самое главное то, что ситуация с правами человека может ухудшиться, поскольку власти попытаются преподать заблудшему посланнику и правозащитному сообществу горький урок. 
Я не питал больших надежд убедить Каримова изменить свои взгляды и способ правления, но, проявив к нему уважение и определенное понимание и юмор, а не самодовольство, я смог смягчить его остроту. Такой подход дал мне и некоторым наиболее смелым министрам Каримова достаточно прикрытия, чтобы шаг за шагом работать над решением некоторых сложных вопросов, включая проблемы с правами человека, во многом потому, что босс уважал меня. Я бы назвал это занятием тонким искусством убеждения, то есть дипломатией, своей профессией.
Я также последовал совету Каримова поехать и доложить ему. Я старался проводить больше времени вне посольства и Ташкента, посещая провинции. Естественно, у меня были обязательные официальные встречи с нервными местными чиновниками, но самым полезным для меня было просто гулять, посещать рынки, заглядывать в магазины, слушать людей и разговаривать с ними. К счастью, мои "дружеские" отношения с Каримовым и его собственное указание уехать и посмотреть Узбекистан положили конец некоторым из наиболее нелепых ограничений, с которыми приходилось сталкиваться моим предшественникам во время путешествий по стране. Их официальные кураторы настаивали на том, чтобы они придерживались официального графика визитов, разработанного правительством, что обычно означало не встречаться ни с кем, кроме тех, кого правительство хотело видеть. 
Напротив, я обнаружил, что могу говорить с кем захочу и идти куда захочу. Если мой местный протокольный "смотритель" возражал, я всегда говорил, что просто выполняю личное поручение президента, данное мне, в том числе докладываю ему о своих впечатлениях и лечении. И это было все. Чиновник скорее отступит, чем попадет в неприятности с Ташкентом. И в конце каждого года я отправлял Каримову "ежегодный отчет" – дипломатически сформулированное письмо, описывающее то, что я нашел в Узбекистане, хорошее и проблемное. Я слышал, что он оценил эти письма. Опять же, они укрепили мое взаимопонимание с ним, которое я затем мог использовать для постепенного продвижения своей дипломатической программы.
Я не переусердствовал с доступом к Каримову, хотя думаю, что я, возможно, был единственным послом, которого он видел почти один. Он вызывал меня поговорить, а не просил меня о встрече. Я также присутствовал на встречах с ним высокопоставленных американских чиновников. Во время этих встреч, особенно с моим начальником, госсекретарем, он с улыбкой жаловался, какой я плохой посол: я знал все об Узбекистане, но все равно не мог повлиять на политику моего правительства в отношении Узбекистана. Он также знал, что я ценю его странное чувство юмора и красочный язык. Часто после особенно резкой колкости во время встреч с приезжими американскими чиновниками он смотрел на меня с кривой улыбкой, пока его высказывания переводились. Я не мог не улыбнуться в ответ. 
Каримов также позаботился о том, чтобы я знал, что он знает, где я был и что делаю. Конечно, я знал это и ожидал этого и, честно говоря, использовал это, чтобы выразить обеспокоенность и сообщения, которые, как я знал, он получит косвенно. Живя и работая в условиях ограничений на протяжении всей своей карьеры, я преодолел жуткую слежку и прослушивание моего телефона. Я узнал, что могу использовать наблюдение в своих интересах. Это помогло мне привлечь внимание Каримова к тяжелому положению некоторых узбекских заключенных, чьи семьи я встретил, что привело к неожиданному освобождению или облегчению условий содержания после моих посещений.
В какой-то момент, ближе к концу моего тура, я оказался вовлечен в довольно странную семейную проблему Каримова. Поздно вечером в канун Нового года я работал в посольстве, когда мне позвонил охранник у главных ворот посольства и сообщил, что ко мне срочно хочет прийти гостья – к тому времени уже раздельно проживающая старшая дочь Каримова, экстравагантная Гульнара Каримова вместе с двумя ее детьми, родившимися в Соединенных Штатах. Я принял их один в одной из приемных посольства. 
Одетая в Versace и Gucci, Гульнара начала долгий рассказ о своей жизни и своих проблемах. Я терпеливо выслушал, принес ее детям воды и задался вопросом, чего она от меня хочет, опасаясь, что она может попытаться попросить убежища в нашем посольстве. Мне также показалось ироничным то, что обычно я встречался с узбекскими правозащитниками под давлением властей, а теперь дочь президента Узбекистана рассказывает о предполагаемом преследовании ее семьей. 
В конце ее изнурительного двухчасового монолога (да, она дочь своего отца) я кротко поинтересовался, чего она может от меня хотеть. Затем она спросила, могу ли я организовать для нее встречу с ее отцом, которого, по ее словам, не пускали к ней ее мать, сестра и другие придворные Каримова. С огромным облегчением, когда стрелки часов приближались к полуночи и новому году, я проводил Гульнару и ее детей из посольства к их ожидающему внедорожнику и обещал сделать все, что смогу, с ее отцом. На следующий день, в первый день Нового года, мне удалось передать сообщение Каримову. Вскоре после этого Гульнара радостно сообщила мне, что встреча назначена. Позже я узнал от нее, что встреча прошла не очень хорошо и закончилась тем, что ее отец бросил в нее свои тапочки. Гульнару я больше никогда не видел. 
Хотя у Гульнары было много недостатков и она была в некотором роде актрисой, я, признаться, несколько пожалел ее, когда она рассказывала, как ужасно было быть дочерью президента, якобы вынужденной выйти замуж против ее воли и ожидающей, что она будет сидеть дома с детьми. Она сказала, что сожалеет, что не последовала строгому совету отца держаться подальше от бизнеса и политики и стать дипломатом. В конце концов, ей пришлось жить со своим выбором. 
Каримов ни разу не упомянул об этом инциденте при мне, но впоследствии, похоже, относился ко мне как к доверенному лицу. Еще пару раз я получал неожиданные сообщения о том, что Каримов хочет видеть меня одного в своей официальной резиденции, обычно вечером. Я понятия не имел, почему, и поначалу опасался: не злился ли он на что-то, что делало наше посольство, или на кого-то, кого мы видели? Но оказалось, что он просто хотел поговорить – и он говорил, рассказывая мне истории о своих недавних встречах с иностранными лидерами, жалуясь на состояние мира и даже временами сожалея о некоторых действиях, которые он совершил в прошлом, но также объясняя свои поступки. Я чувствовал себя скорее психиатром, чем дипломатом, но потом подумал: а что такое дипломат, как не своего рода психиатр? 
Эти ночные сеансы дали мне ценную информацию о сознании и личности Каримова, хотя я всегда осознавал, что он, вероятно, пытался играть со мной, чтобы улучшить свой имидж в моих отчетах в Вашингтон. В конце своих монологов он спрашивал о моей реакции, а также о людях и политике в Вашингтоне. Это дало мне возможность незаметно передать оценку Вашингтона ему и его действиям и предложить несколько корректировок, которые он мог бы внести, если бы хотел улучшить свой имидж среди вашингтонских политиков. Он внимательно слушал и обычно вздыхал. Один комментарий, который он сделал на одной из наших сессий, запомнился мне: "Мистер Посол, я уже давно в политике. Я усвоил один урок: нельзя заниматься политикой в ​​белых перчатках. Политика была, есть и всегда будет грязным делом". 
Исходя из моих собственных наблюдений за политикой в ​​странах, где я служил, а также в США, я вынужден был с этим согласиться. Политика — это джунгли, и обычно выживают только самые приспособленные или самые хитрые и безжалостные.
Я чувствовал, что подход Каримова к ближайшей Центральной Азии и более широкому региону был удивительно глубоким и в основном точным, если у кого-то хватило терпения слушать. К сожалению, многие из его американских собеседников стереотипно воспринимали Каримова как невыносимого болтуна и не обращали на него внимания. Но, в отличие от своих американских гостей, Каримов всю свою жизнь находился в регионе Центральной Азии и знал свой регион и его проблемы лучше, чем его гости. 
Помню, во время одной памятной встречи с госсекретарем Клинтон она попросила Каримова рассмотреть возможность использования своего влияния, чтобы стать лидером региона Центральной Азии. Каримов, по своему обыкновению на собраниях играя связкой карандашей в хрустальном стакане, улыбнулся и поблагодарил секретаря за то, что тот польстил ему таким предложением, а затем пустился в содержательное резюме своих соседей, указав, почему они никогда не примут его. его как лидера. "Они никогда не слушают то, что я говорю, из-за собственного эгоизма, плюс мой приоритет – Узбекистан, а не другая страна". Затем он использовал одну из своих любимых фраз, часто приписывая ее Черчиллю: "У наций нет друзей, есть только интересы".
Посмотрев на госсекретаря, а затем искоса взглянув на меня, он дал свой совет в истинно каримовском стиле: "Если вам нужен лидер Центральной Азии, спросите своего друга Назарбаева. Ему НРАВИТСЯ, когда его называют лидером". 
Каримов также упрекал американских гостей, особенно американских генералов, за неудачи, с которыми Америка неизбежно столкнется в Афганистане, Ираке, на Ближнем Востоке, а также в отношениях с Россией и Китаем. Его откровенность не привлекла к нему высокопоставленных гостей, но он был, к сожалению, довольно пророческим. Неудивительно, что Ташкент не был частой остановкой для высокопоставленных американских чиновников и делегаций Конгресса – если только им не требовалось что-то от Каримова, например, транзитный маршрут военных поставок в Афганистан.
Каримов, которого я знал, не был особенно теплым человеком, вероятно, даже по отношению к своей семье, если судить по затруднительному положению Гульнары. У него всегда было преимущество, но часто он был прав. Рассказы о ранней жизни Каримова создавали впечатление человека, воспитанного без семейной любви, брошенного в раннем возрасте в беспощадный мир, где он, вероятно, страдал от жестокого обращения, расизма и значительной снисходительности, что породило комплекс неполноценности во взрослом возрасте. Он никогда не говорил о своем воспитании. Каримов проявлял внутреннюю враждебность к таким людям, как Назарбаев, которые, по его мнению, были ниже его по интеллекту, но более любимы и почитаемы. Он глубоко читал, серьезно думал и чувствовал, что его голос и взгляды следует уважать. Но это не так. 
Каримов выглядел чрезвычайно серьезно относящимся к управлению Узбекистаном и посвятил себя построению узбекской национальной идентичности, которую он хотел, чтобы его собственный народ и другие государства уважали. У него были свои дворцы, но он не был слишком показным, как его дочери. Каримов был продуктом советской системы ценностей, в которой он вырос, системы, в которой инакомыслие рассматривалось наравне с изменой, угрожающей стабильности государства. У него было мало опыта и понимания совместного или коллективного принятия решений. Более того, он не получил элитного московского образования, а провел свою жизнь в относительном (даже по советским меркам) захолустье советского Узбекистана, что ограничивало его опыт и кругозор. В отвратительном, коррумпированном мире советского Узбекистана Каримов понимал и безжалостно и эффективно практиковал искусство политического выживания, что повлияло на его подход к внутренним и внешним делам. Он не был идеалистом, но считал себя крайним реалистом.
Вскоре после объявления в Белом доме о том, что меня выдвинули на должность посла в Казахстане, меня в последний вечер вызвали в "Ак Сарай". Каримов в сопровождении министра иностранных дел Камилова были вместе. Он начал с вопроса, почему я хочу покинуть цивилизованный и теплый Узбекистан ради примитивной культуры и холодных температур Астаны. "Разве вам не нравятся мы, наша еда, наша культура? В отличие от этих кочевников, у нас есть культура", — упрекнул он меня, добавив, что подаст жалобу в Вашингтон и даже рассмотрит вопрос о том, чтобы не предоставить мне выездную визу. Все, что я мог сказать, это то, что, как и его собственные послы, когда президент отдает приказ, дипломат должен подчиняться, и мой президент дал мне такой приказ. Я, без сомнения, научусь адаптироваться к культуре и кухне Казахстана. Затем Каримов расплылся в улыбке и начал давать мне советы, как поступить с коварными казахами, особенно со своим коллегой Нурсултаном Назарбаевым. Это был мой последний урок от первого президента Узбекистана и наша последняя встреча.
Назарбаев: переоцененный В отличие от моего теплого прибытия в Ташкент в июле 2011 года, я начал свою работу в Астане в самый холодный день года в начале февраля 2015 года. Было минус 30 градусов по Фаренгейту. Однако разница между Астаной и Ташкентом заключалась гораздо в большем, чем просто предупреждение Каримова о низких температурах и кухне, основанной на конине. Отношения между США и Казахстаном находились на совершенно другом уровне, и я сразу это почувствовал. 
Назарбаев и его правительство вели совсем другую игру, чем Каримов, постоянно пытаясь внушить мне свою прогрессивность и желание, чтобы мы относились к ним как к надежному партнеру и полноправному члену клуба влиятельных стран на мировой арене. Казахи обладали богатством и щедро тратили его для достижения своих высоких целей, но это был не весь блеск и высокооплачиваемые лоббисты; они очень старались действовать как надежный партнер. 
Мои дискуссии с казахстанскими чиновниками обычно были открытыми и предметными. Как только Назарбаев дал первоначальный зеленый свет, мы могли бы напрямую договориться на рабочем уровне, чтобы выполнить работу, например, заставить Казахстан поставлять Ирану низкообогащенный уран в качестве предварительного условия для заключения иранской ядерной сделки. Министр иностранных дел Казахстана и я (вместе с моим норвежским коллегой, который был в отпуске в Норвегии и доил коров своего брата) работали всю ночь, чтобы доставить партию урана в Иран вовремя для подписания соглашения на следующий день. Это было настоящее партнерство, в котором казахстанцы преуспели.
Казахское общество также было гораздо менее строгим, чем узбекское общество. Большинство казахов не боялись властей, хотя слишком открытая критика президента, политики и политической системы Казахстана часто имела последствия, включая, для некоторых, сфабрикованные обвинения, преследования, тюремное заключение и многое другое. 
Сам Назарбаев был совершенно иной личностью, чем Каримов, хотя оба мужчины твердо держали бразды правления, не делили ее и не позволяли другим лидерам появиться, несмотря на их устные обязательства по развитию более демократических систем правления. В отличие от Каримова, Назарбаев не был микроменеджером. Как я уже отметил, он явно командовал, но дал своим министрам и эмиссарам больше полномочий действовать несколько более свободно для достижения политических директив. 
Назарбаев также был прирожденным и опытным обаятелем, особенно с иностранцами. Он любил шутить и наслаждался своими личными отношениями с мировыми лидерами – талант, который суровый и ревнивый Каримов яростно ненавидел в своем северном сопернике. Назарбаев гордился тем, что встречался со всеми американскими президентами с тех пор, как Казахстан стал независимым. Его посланники неустанно добивались этих встреч для своего босса, часто обещая осуществить желаемые американцами политические изменения в обмен на желаемую президентскую встречу. И да, часто после встречи эти обещания легко забывались в соответствии с проверенной временем традицией "приманки и подмены". 
Я был свидетелем классического выступления Назарбаева на одной памятной президентской встрече, когда он совершил официальный визит в Вашингтон во время правления президента Дональда Трампа. На встрече за обедом в Белом доме президент Трамп довольно небрежно перечислил статичные тезисы для разговора, которые подготовили для него его сотрудники. Когда настала очередь говорить Назарбаева, он продемонстрировал все свое легендарное обаяние. Назарбаев и Трамп сразу нашли общий язык. Разговор вскоре стал оживленным, поскольку оба лидера обсуждали широкий спектр мировых проблем, к большому огорчению обеспокоенного персонала Трампа. В конце обеда Трамп пошутил, что Назарбаев ему нужен в его команде: "Или, может быть, вы могли бы одолжить мне кого-нибудь из своих людей". Назарбаев усмехнулся; окружение Трампа этого не сделало. Команда Назарбаева выглядела нервозной. 
Бесценно!  Мои личные контакты с Назарбаевым были меньше, чем с Каримовым, но гораздо больше, чем с любым другим иностранным послом в Астане. Встречи с Назарбаевым носили более формальный, но обычно предметный характер, а со временем стали более личными по содержанию, но не такими интенсивными, как с Каримовым.
Назарбаеву явно нравилось, что я немного знаю казахский язык, вручил ему верительные грамоты и разговаривал с прессой на казахском языке. Мой секрет заключался в том, чтобы запомнить несколько коротких фраз и речей на казахском языке (как я это делал на узбекском), которые я мог использовать, когда это необходимо, в средствах массовой информации. 
Мы с Назарбаевым всегда говорили по-русски. Лишь немногие казахские чиновники в Астане свободно говорили на казахском языке, хотя этот язык был явно необходим при поездках за пределы Астаны и Алматы в провинции, где использование русского языка атрофировалось, а молодое поколение хотело изучать и говорить по-английски.
Меня обычно вызывали в Акорду, или Президентский дворец, всякий раз, когда Назарбаев хотел получить мое мнение о политике и личностях США, часто перед поездкой или встречей. Эти встречи позволяли мне напрямую обсудить с ним мои собственные проблемы, но обычно я использовал посредников, которые, как я знал, были лично близки к Назарбаеву, чтобы передать большую часть моих сообщений и запросов. 
Несмотря на увещевания Каримова относительно примитивной казахской культуры и кухни, я наслаждался богатством того и другого, что позволило мне установить более личные отношения с Назарбаевым, чем с другими послами. Мое предпочтение шубату из верблюжьего молока, а не вину на президентских приемах, всегда приносило мне личное признание Назарбаева и задушевную беседу с ним в баре. Я заметил, что некоторые другие дипломаты вскоре пристрастились к местным напиткам, а также прошли ускоренные курсы казахского языка.
Готовясь к встречам с лидерами США, Назарбаев часто вызывал меня, чтобы узнать повестку дня США и дать ему несколько советов о своих собеседниках. Он также вызывал меня на подведение итогов после поездки или встречи, чтобы сравнить записи и впечатления – чего мое собственное руководство не делало, поскольку они обычно полагались на своих собственных помощников и советников, а не на постоянного посла США, которого обычно назначали записывающим устройством, за исключением случаев, когда возникал какой-либо вопрос местного значения, о котором не знал ни один из советников. 
По иронии судьбы, я часто знал больше о том, что скажет Назарбаев, чем о том, о чем говорила моя собственная сторона. 
Одной из тем, которую Назарбаев любил обсуждать со мной, был его коллега на юге Каримов. Во время моей первой встречи с ним после моего приезда Назарбаев, очевидно, хорошо осведомленный о моей последней встрече с Каримовым, с улыбкой поинтересовался, достаточно ли мне тепло в Астане, достаточно ли мне еды и наслаждаюсь ли я богатством казахской культуры. Между нами это стало чем-то вроде шутки. 
Что касается самого Каримова, то Назарбаев постарался отдать должное своему коллеге за сохранение стабильности в Узбекистане, хотя он и более экономически отстал, чем прогрессивный Казахстан. Он утверждал, что, чтобы понять Каримова, нужно помнить, что он вышел из советского аппарата государственного планирования и был скорее провинциальным бюрократом советского образца, чем политиком советского образца, как охарактеризовал себя Назарбаев. 
Назарбаев утверждал, что он близок к советским политическим деятелям, таким как Горбачев; Каримова не было. Назарбаев знал, как обращаться с иностранными лидерами; Каримов этого не сделал. Назарбаев чувствовал себя комфортно среди людей, пожимая руки и подшучивая; Каримов этого не делал. 
Как и Каримов во время моей последней встречи с ним, Назарбаев использовал свою последнюю встречу со мной, чтобы представить горизонт будущего своей страны и мировых дел. Кроме того, как и Каримов, он не упомянул о своем будущем, хотя этот вопрос волновал каждого дипломата. Подобно Каримову, находившемуся у власти с момента обретения страной независимости, Назарбаев оказался в изоляции от своего народа. Хотя он с нетерпением говорил об уходе на пенсию и к более спокойной жизни, он не подавал никаких признаков того, что когда-нибудь откажется от привычки быть номером один. Назарбаев показал свой возраст. Он значительно снизил свою физическую активность, подолгу отсутствовал на публике и повторялся на собраниях. У меня возникло ощущение, что изоляция и возраст Назарбаева, возможно, притупили его прежние острые политические инстинкты. 
К этому времени Каримов умер, а Назарбаев стал деканом бывшего клуба первых президентов СССР. Физическая слабость Назарбаева была более очевидной, но его любовь к власти оставалась сильной. Каримов часто критиковал Назарбаева за его тщеславие и культ личности, за то, что он позволил воздвигнуть себе статуи, а также за высокомерие строительства новой столицы в продуваемой ветрами степи, чтобы подчеркнуть свое величие. Назарбаев все это допустил, мне казалось, потому, что для него, как и для Каримова, государство глубоко переплелось с его личным правлением. 
Подход США: разные удары Соединенные Штаты относились к каждому лидеру по-разному, во многом в зависимости от того, насколько хорошо каждый из них поддерживал программу Америки в регионе и мире, как на словах, так и на деле. Узбекистан, который был де-факто политическим, экономическим и образовательным центром советской Центральной Азии, естественным образом стал фаворитом США в постсоветскую эпоху.
Но вскоре отношения испортились, поскольку Каримов стал менее отзывчивым и более враждебно относился к принятию взглядов и ценностей Вашингтона, отдавая предпочтение вместо этого своим собственным соображениям безопасности, политическим и экономическим интересам Узбекистана. Он согласился предоставить базу для американских войск, сражающихся в Афганистане, и разрешил транзитный маршрут для их снабжения через Узбекистан, но отменил первый вариант, когда США осудили кровавое подавление восстания против его правления в Андижане. 
Каримов, получивший аплодисменты в Вашингтоне в 2002 году за поддержку американской глобальной войны с терроризмом, к концу 2008 года стал изгоем, которого официальные лица США считали слишком токсичным, чтобы встречаться с ним, жестоким деспотом, которого американские СМИ всегда называли лидером, "который сварил своих противников заживо". 
Огромные нефтяные и природные богатства Казахстана, а также привлекательная личность и политическая проницательность Назарбаева быстро вывели Казахстан на первое место в качестве предпочтительного партнера Америки в Центральной Азии. Это произошло, несмотря на авторитарные методы Назарбаева и нежелание выполнять свои устные обещания уважать права человека, политический плюрализм, прозрачное применение верховенства закона и полную практику свободного рынка. 
Назарбаев ловко дал США многое из того, что они хотели, особенно доступ к своим огромным нефтяным богатствам, но всегда был в состоянии воздержаться от предметов, которые могли поставить под угрозу его правление или нарушить отношения с большими соседями на севере и востоке. Его правительство потратило миллионы на лоббистов в Вашингтоне и проекты по созданию имиджа, чтобы замаскировать менее достойные восхищения аспекты его режима. 
Сменявшие друг друга администрации США и Конгресс США всегда предоставляли Назарбаеву широкую свободу действий, считая Казахстан слишком важным источником нефтяных прибылей, сырья и скрытой политической поддержки, чтобы ставить его под угрозу из-за жалоб на его управление или его "многовекторные" внешнеполитические решения. 
Назарбаев действительно был настоящим мастером балансирования интересов Казахстана, поскольку он видел их и хорошо понимал уязвимое географическое, демографическое и геополитическое положение своей страны. Внешне дружественный Соединенным Штатам, в глубине души он не доверял Вашингтону в защите Казахстана и поэтому шел по деликатному геополитическому канату, чтобы сохранить относительный суверенитет, процветание и безопасность своей страны. 
Эпилог Каримов и Назарбаев сильно разошлись во взглядах на свои страны и подходах к миру в целом. Каримов стремился изолировать Узбекистан от внешних политических и экономических сил, которые он не мог контролировать, опасаясь нестабильности, хаоса и потери личной власти. Под его правлением Узбекистан, который когда-то считался имеющим самые блестящие перспективы для превращения в политически активную и процветающую страну, превратился в во многом самодостаточное, но застойное общество и политическое устройство, которого избегали инвесторы и большая часть внешнего мира. 
Назарбаев, с другой стороны, видел Казахстан в качестве страны и общества, тесно связанных экономически, политически и культурно с внешним миром, магнитом для инвестиций и технологий, достигающим статуса серьёзного культурного, политического и экономического собеседника с крупнейшими державами мира. 
Несмотря на свои почти диаметрально противоположные мировоззрения, оба президента были автократами, психологически неспособными принять или приспособиться к разным взглядам и серьезной оппозиции их взглядам на прошлое, настоящее и будущее. Ни один из них не смог избежать политических привычек своего советского опыта и воспитания. Каждый страдал от проклятия долголетия лидера. В конце концов, ни один из них не смог отделить государство от себя; ни один из них понятия не имел, что они могут делать, кроме как править наверху. Изолировав себя от обществ, которыми они управляли, они жили в мире, который сами же и создали, окруженном подозрительностью и подхалимством.
Судьба бросила Каримову и Назарбаеву роли, которые они никогда не могли себе представить в молодые советские годы. И все же, несмотря на высокий статус, которого они достигли для себя, они все еще оставались людьми, как и все остальные, со своими желаниями, потребностями и неуверенностью. Как дипломат, я всегда должен был помнить об этом и подчеркивать своим коллегам и своему руководству, что эти лидеры были не монотонными стереотипами, созданными средствами массовой информации, а сложными людьми со всеми недостатками, фобиями и достоинствами человеческих существ, и я необходимо относиться к ним соответственно – с тактом и дипломатией. 
Как ни странно, я уважал этих двух первых президентов за их усилия превратить свои новоиспеченные страны в жизнеспособные, независимые государства с индивидуальной идентичностью. И все же, в то же время, я пожалел каждого из них за то, что их усилия принесли им самим как личностям и их странам, которые живут с последствиями рокового выбора, сделанного этими первыми президентами.